Форум "В Керчи"

Николай Павленко родился в 1912 году в селе Новые Соколы Ивановского района Киевской области. Задумай он продолжить семейное дело — стал бы обычным мельником. Его Отец Максим Павленко был кулаком — зажиточным крестьянином, владевшим двумя мельницами, торговавшим зерном и мукой.

В своей большой семье Николай оказался седьмым ребенком. И, пожалуй, самым своенравным из всех: окончив церковноприходскую школу, Павленко с 13 лет трудился писарем у деревенского старосты и категорически не хотел обучатся земледельческому ремеслу. Этим он нередко вызывал родительский гнев.

Терпеть нападки недовольного отца Николаю окончательно надоело в 14 лет. Он самостоятельно изготовил себе справку с липовыми данными (печать выкрал у старосты, пользуясь служебным положением). В ней юноша указал, что его отец обычный бедный крестьянин и прибавил себе 4 года, изменив 1912 год рождения на 1908 год. После этого Павленко собрал все свои нехитрые пожитки и ушел из дома. Путь его лежал в Минск. Там он устроился работать строителем-дорожником.

Уже в Минске до Павленко дошли слухи, что его отец раскулачен, оказался за решеткой и скончался там от истощения. Семья голодала. А Николай помочь родным не мог — он сам перебивался с копейки на копейку. Однако лютую обиду на коммунистов юноша затаил, правда, не особо рассчитывая поквитаться с врагами. Но вышло иначе. Долго ходить в рядовых работягах Павленко не рассчитывал: стремясь к лучшей жизни, он поступил в Минский политех на автодорожный факультет. Но проучиться там успел всего два года — педагоги стали догадываться, что студент гораздо моложе, чем пытается казаться, и не обладает всеми школьными знаниями. Поэтому кадровики получили задание: проверить достоверность биографии Павленко, послав запрос на его родину.

На дворе стоял 1930 год — и подделка биографии грозила суровым тюремным сроком. Павленко стоило бояться вдвойне, ведь его отец был репрессирован, и этот факт он тоже скрыл. Не дожидаясь позора и лагерей, молодой человек бросил политех и подался в бега. Павленко обосновался в городе Ефимов и, боясь вновь «светить» поддельными документами, стал воровать.

В 1935 году он попался на краже и провел 35 суток под арестом. От тюрьмы (а может, и расстрела) Павленко спасло согласие сотрудничать с представителями Народного комиссариата внутренних дел (НКВД).

Для того чтобы подтвердить свое желание сотрудничать, Павленко «слил» особистам двух своих бывших коллег по дорожному делу. Те были поклонниками идей опального Троцкого и имели неосторожность поделиться этим с Николаем. В итоге рабочие, преданные Павленко, отправились в лагеря, а стукач стал работать в Главном военно-строительном управлении СССР, куда простым смертным путь был закрыт.

Впрочем, несмотря на протекцию и могущественных покровителей, на новом месте Павленко не расслаблялся и работал на совесть. Вскоре он стал расти по службе: начав прорабом, дорос до звания старлея и должности заведующего строительным участком. Впрочем, от своих авантюр Павленко не отказался: он умудрился продать на сторону вагон стройматериалов, выручив за них приличные деньги.

Спокойную и сытую жизнь Николая прервала Великая Отечественная война. В июне 1941 года он поступил на службу во Второй стрелковый корпус, где стал помощником инженера. В боевых действиях Павленко приходилось участвовать нечасто, но и этого хватило с лихвой. Умирать он не хотел — и решился на дезертирство.

В один из дней октября 1941 года, когда его часть находилась в Вязьме, Павленко подделал командировочное удостоверение. После этого с еще одним дезертиром — водителем по фамилии Щеглов — он на служебном грузовике отправился в город Калинин (ныне Тверь). Там проживали родные и знакомые Павленко. Долго задерживаться в Калинине дезертир не планировал, но вмешалась судьба. На местном Главпочтамте Павленко встретил девушку Зинаиду — и вскоре после знакомства женился на ней. Своей молодой супруге Павленко наврал, что он офицер Красной армии, который находится в городе на секретном задании. Тащить новоиспеченную супругу неизвестно куда лжец не рискнул — и решил пустить корни в Калинине. Занятие Павленко нашел себе быстро: множество дорог и мостов города и окрестностей требовали реставрации и восстановления, а в этом он разбирался хорошо. Однако спокойной жизни не вышло и в этот раз.

На одном из застолий с участием Павленко, помимо его близких, оказался некий Людвиг Рудниченко. В довоенном прошлом Рудниченко был резчиком по дереву — и с тех пор у него осталась привычка постоянно что-то мастерить. Вот и в тот вечер бывший резчик, поддерживая разговор, неспешно возился с непонятно откуда взявшейся в избе старой резиновой подошвой, что-то старательно из нее вырезая. Когда он закончил, все присутствующие ахнули: в руках у Людвига была очень похожая на настоящую гербовая печать воинского подразделения. Этим талантом и решил воспользоваться неутомимый Павленко: ему в голову пришла безумная идея — создать ни много ни мало… целую воинскую часть. Рудниченко идея Николая понравилась — и он согласился помочь.

Стараниями рукастого умельца вскоре был готов пакет документов, штампы и печати нового формирования — Участка военно-строительных работ Калининского фронта №5 (УВСР-5). Подсуетился и сам Павленко: подпоив сотрудника местной типографии, он обзавелся бланками финансовых документов, необходимых для придания его детищу пущей достоверности. К примеру, командировочными требованиями, в «шапке» которых были указаны реквизиты фальсифицированного УВСР-5.

А для того чтобы избежать ненужных и опасных для них проверок, заговорщики озаботились документом, согласно которому их Участок находится в прямом подчинении Генералиссимусу Сталину. Этот ход оказался невероятно действенным: как только случайные ревизоры видели бланк, охота разбираться с бумагами воинской единицы у них моментально пропадала.

Но как было избежать излишнего интереса со стороны НКВД? Павленко и здесь выкрутился — при поступлении в часть нового человека он направлял в ведомство запросы с целью подтвердить благонадежность новичка и тем самым выводил свою организацию из-под малейшего подозрения в нелегальном существовании. Часть обмундирования аферисты приобрели на рынке, а другую умудрились пошить на швейной фабрике имени Володарского, сотрудники которого за свою сговорчивость были щедро одарены. Для нужд УВСР-5 сгодился и грузовик, на котором Павленко сбежал с фронта в «командировку».

Себя командир УВСР Павленко тоже снабдил соответствующими бумагами, по которым являлся полковником и военным инженером третьего ранга. Все, кто был рядом и помогал Николаю в нелегком деле создания липовой части, сразу же получили офицерские должности. Осталось только найти бойцов, что Павленко вскоре и сделал, вступив в сговор с военным комиссаром города.

Именно с его помощью в часть полковника Павленко стали поступать военнослужащие, которыми, как правило, оказывались отставшие от эшелонов или только что выписавшиеся из госпиталей солдаты. В итоге те спокойно продолжали службу, даже не догадываясь, что фактически состоят в банде. Были в составе Участка и обычные дезертиры, которым за «сотрудничество» Павленко обещал приличные деньги.

Все спорные вопросы Николай привык решать при помощи взяток — деньгами или продовольствием, например, американской тушенкой. Неизвестно - какой суммой он задобрил руководителя одного из городских эвакуационных пунктов, который поставил всех солдат УВСР на довольствие. Кроме денежного вознаграждения, что поступило непосредственно в карман эскулапа, военнослужащие под командованием Николая безвозмездно отремонтировали все здания, которые относились к эвакопункту.

Вскоре после этого на УВСР-5 посыпались заказы от различных организаций, которым требовался разного рода ремонт. Работали солдаты на совесть — и бюджет Участка стал быстро пополняться. Павленко и себя не обижал, и денег на сотрудников не жалел: «офицерский состав» получал наличные, а ничего не подозревающие военнослужащие — неплохое по тем временам питание.

К 1942 году, когда был расформирован Калининский фронт, численность УВСР-5 возросла с 10 до 200 человек. Впрочем, в неопределенности часть пребывала недолго: с помощью всех своих связей и денег Павленко пристроил свое «детище» на довольствие к 12-му району авиационного базирования (РАБ). Отныне его бойцы обслуживали военные аэродромы. Тогда же УВСР-5 был переименован в Участок военных работ (УВР-5), а его командир Павленко благодаря высоким связям начальника РАБ получил орден Красной Звезды.

Вместе с советскими войсками члены УВР-5 пошли на Берлин. Но если обычные солдаты Участка думали, что идут ставить финальную точку в битве с фашистами, их криминальные «коллеги» знали истинную цель этого путешествия — максимальное обогащение на землях противника. Поначалу подопечные Павленко пусть и грабили на своем пути, но хоть изображали рвение к боям. Однако как только было объявлено о капитуляции Германии, «солдаты» пустились во все тяжкие и занялись открытым мародерством.

За действиями сослуживцев с ужасом наблюдали истинные военные из УВР-5. Опасаясь, что они могут доложить о бесчинствах вышестоящему руководству, Павленко решил устроить показательную «порку»: в Штутгарте как-то по утру он выстроил всех бойцов, вызвал к себе трех особо рьяных мародеров и после предъявления им обвинения расстрелял.

Вскоре встал вопрос — как вывезти все награбленное на родину? А вывозить было что: в руках павленковских бандитов оказалось несколько легковых автомобилей, грузовиков, тракторов и мотоциклов, десятки мешков с сахаром, крупами и другим продовольствием, а также большое количество коров, овец и коз. В ход пошел проверенный способ: Павленко отыскал среди нужных людей того, кто согласился помочь за приличное вознаграждение. Буквально на следующий день банда Павленко ехала в сторону Москвы на собственном поезде — весь скарб еле уместился в 30 вагонах.

При этом за свои криминальные проделки члены УВР-5 полковника Павленко еще и удостоились высоких наград. Лидер банды сфальсифицировал данные, предоставив в нужные инстанции поддельную информацию о «подвигах» своих бойцов. Немногим позже в часть прибыло 230 орденов и медалей, которые начальник собственноручно вручил солдатам на плацу. И себя Павленко не обделил — обзавелся орденами Отечественной войны I и II степени и орденом боевого Красного Знамени.

Вскоре после этого хитрый полковник демобилизовал ту часть военнослужащих (некоторые из них к этому времени успели дослужиться до сержантского звания), которая не подозревала об афере, оставив только своих приближенных. После этого Павленко со спокойной душой приступил к реализации трофеев. С вырученных денег он оставил себе 90 тысяч рублей, а все остальное раздал подельникам. Распределяли наличные исходя из званий: офицеры получили по 25 тысяч, а рядовые — по 12 тысяч рублей.

Деятельность своего УВР Павленко постепенно свел на нет. В 1948 году он открыл артель «Пландорстрой» и вскоре договорился со своим помощником Юрием Константиновым по кличке Константинер, чтобы тот сбежал с 300 тысячами рублей, принадлежащими артели. Деньги подельники планировали разделить между собой. Чтобы при расследовании этого инцидента не вскрылась афера, Павленко сразу после хищения решил произвести «ребрендинг»: так вместо УВР-5 появилось УВС-1 — Управление военного строительства.

Штаб новой части был передислоцирован на Западную Украину: там в ту пору свирепствовали бандеровцы, а общую смуту Павленко считал благом для своих махинаций — ведь местным властям было явно не до мошенников. Всю документацию, оттиски, печати и штампы подготовил верный преступной идее Людвиг Рудниченко.

Дела Павленко пошли в гору. УВС-1 с филиалами в Белоруссии, Литве, Эстонии, Латвии и Молдавии начало получать многочисленные госзаказы — в основном на строительство мостов и дорог, в том числе железных. Деньги стекались на счета полковника, открытые в 20 отделениях Госбанка. За пару лет работы УВС-1 удалось получить порядка 25 миллионов рублей. При этом Павленко понимал — от качества работ зависит имидж его очередного детища, и не жалел никаких денег на привлечение высококвалифицированных специалистов.

К началу 50-х годов Николай перестал скрывать свой высокий достаток: передвигался полковник исключительно на автомобиле марки «Победа», его дом полнился антиквариатом, в друзьях у него значились лишь высокопоставленные лица. Министр пищевой промышленности Молдавии, первые секретари Тираспольского и Бельцевского горкомов партии, секретари обкомов, прокуроры, руководители крупных госпредприятий, командиры воинских частей — все они всегда были готовы оказать Павленко свою протекцию.

Погорел он, как это часто бывает, на мелочи. Особенностью того времени было распространение облигаций госзайма, чем и воспользовались «офицеры» УВС-1. Ценные бумаги они предлагали приобретать рядовым, одного из них нагло надули — взяли деньги, а положенное количество облигаций не отдали. Обиженный служивый, решив, что правды у Павленко не добьется, напрямую обратился с жалобой в Прикарпатскую прокуратуру.

Сотрудники ведомства направили запрос в Минобороны и были ошарашены ответами: Управление военного строительства в списках ведомства не числилось. Следователи заявились в штаб части и побеседовали с полковником, а тот, в свою очередь, не преминул кивнуть на документ, согласно которому часть находилась в ведении Сталина. Но зря Павленко рассчитывал таким образом запугать ревизоров.

Точнее, сами они не рискнули «копать глубже», а попросту возбудили уголовное дело и перенаправили его в Главную военную прокуратуру СССР. А уж там быстро выяснили: УВС-1 не относится ни к Минобороны, ни к МВД, ни к министерству госбезопасности...

И будь Павленко чуть менее самоуверенным, он мог бы спастись, используя все свои накопления. Но убежденный в своей неприкосновенности Николай (еще бы, при таких-то связях!) продолжал делать свою работу и даже готовился к «получению» нового звания. Позже при обыске в его кабинете обнаружили заготовленные для такого случая генеральские погоны…

Но вместо повышения Павленко получил севшее на хвост следствие и предательство некоторых из своих знакомых — к примеру, Людвига Рудниченко. Тот принялся шантажировать товарища возможностью своего сотрудничества со следственными органами — и Павленко был вынужден отдать Людвигу за молчание 25 тысяч рублей.

Между тем расследование выявило: из-за афер лжеполковника мимо госбюджета прошли 38 миллионов 700 тысяч рублей. 14 ноября 1952 года можно считать последним днем существования УВС: в ходе операции правоохранительных органов было арестовано свыше 400 человек, 50 из которых были военными. Оказались за решеткой и трое главарей — Павленко, Константинов и Рудниченко. Судебный процесс стартовал в ноябре 1954 года — «дело Павленко» насчитывало 164 тома. В качестве улик фигурировали многочисленные штампы и печати, документы, удостоверения, техпаспорта, в том числе на 6 легковых и 62 грузовых автомобиля, пистолеты, винтовки, карабины… Всего более 100 единиц оружия.

Все 17 подсудимых обвинялись в участии в контрреволюционной деятельности, диверсии по части госпромышленности, вредительстве и антисоветской агитации. Сам Павленко держался смело и даже заявил трибуналу — мол, антисоветской деятельности он не вел и лишь трудился на благо государства, что, к слову, отчасти и было правдой. За все годы существования УВСР, УВР и УВС было восстановлено и проложено несколько тысяч дорог и мостов по всему СССР.

Однако эти заслуги судом во внимание приняты не были — и 4 апреля 1955 года суд вынес вердикт. Николая Павленко приговорили к высшей мере наказания — казни через расстрел с конфискацией имущества. Его подельники получили от 5 до 25 лет тюрьмы. Жизнь, пожалуй, главного афериста сталинской эпохи прервалась через несколько дней после вынесения смертного приговора.

Советский энциклопедический словарь 1964-го года отзывается об этой
героической личности со всем уважением: "Сусанин Иван Осипович (ум.
1613) - крестьянин с. Домнино Костромского у., нар. герой, замученный
польскими интервентами, отряд к-рых он завел в непроходимую лесную
глушь. Героич. поступок С. лег в основу мн. нар. преданий, поэтич. и
муз. произв.".
Энциклопедический словарь 1985-го еще более уважителен и прямо-таки
эпичен: "Сусанин Иван Осипович (? -1613) - герой освободит, борьбы рус.
народа нач. XVII в., крестьянин Костромского уезда. Зимой 1613 завел от-
ряд польск, интервентов в непроходимое лесное болото, за что был заму-
чен".
Пожалуй, автор, писавший в 85-м, гораздо больше заботился о достовер-
ности, нежели его коллега из 64-го. "Болота", нужно признать, выглядят
не в пример убедительнее "лесной глуши", из которой "чертовы ляхи" отче-
го-то не нашли выхода - любой нормальный человек в такой ситуации, заб-
лудившись зимой в лесу, вышел бы оттуда по собственным следам на снегу.
Отряд должен был оставить за собой такую колею, что обратный путь можно
отыскать и ночью...
Ну, а о том, что этот злодейский отряд направлялся, дабы извести
только что избранного на царство юного государя Михаила Федоровича Рома-
нова, знают даже дети. Гораздо менее известно, что вся эта красивая ис-
тория - выдумка от начала до конца. Авторы энциклопедических словарей
правы в одном: с давних пор известны "многие народные предания", живопи-
сующие о том, как Сусанин завел поляков в болота, о том, как героический
Иван Осипович еще допрежь того укрыл царя в яме на собственном подворье,
а яму замаскировал бревнами. Беда в том, что меж народным фольклором и
реальной историей есть некоторая разница...
Вообще-то, авторы вышеприведенных статей сами ничего не надумали, что
их, в общем, извиняет. Они лишь добросовестно переписали абзацы из тру-
дов гораздо более ранних "исследователей". "Классическая версия" появля-
ется впервые, пожалуй, в учебнике Константинова (1820 г.)- польские ин-
тервенты выступают в поход, чтобы погубить юного царя, но Сусанин, жерт-
вуя собой, заводит их в чащобу. Далее эта история получает развитие в
учебнике Кайданова (1834 г.), в работах Устрялова и Глинки, в "Словаре
достопамятных людей в России", составленном Бантыш-Каменским. А яма, где
якобы укрыл Сусанин царя, впервые появилась в книге князя Козловского
"Взгляд на историю Костромы" (1840 г.): "Сусанин увез Михаила в свою де-
ревню Деревищи и там скрыл в яме овина", за что впоследствии "царь пове-
лел перевезти тело Сусанина в Ипатьевский монастырь и похоронить там с
честью". Князь в подтверждение своей версии ссылался на некую старинную
рукопись, имевшуюся у него, - вот только ни тогда, ни потом никто посто-
ронний этой рукописи так и не увидел...
Ясно, что спасение царя от злодеев-поляков - событие столь знамена-
тельное, что неминуемо должно было остаться не в одной лишь народной па-
мяти, но и в хрониках, летописях, государственных документах. Однако,
как ни странно, о злодейском покушении на Михаила нет ни строчки ни в
официальных бумагах, ни в частных воспоминаниях. В известной речи митро-
полита Филарета, где скрупулезно перечисляются все беды и разорения,
причиненные России польско-литовскими интервентами, ни словом не упомя-
нуто ни о Сусанине, ни о какой бы то ни было попытке захватить царя в
Костроме. Столь же упорное молчание касаемо Сусанина хранит "Наказ пос-
лам", отправленный в 1613 г. в Германию, - крайне подробный документ,
включающий "все неправды поляков". И, наконец, о покушении польско-ли-
товских солдат на жизнь Михаила, равно как и о самопожертвовании Сусани-
на, отчего-то промолчал Федор Желябужский, отправленный в 1614 г. послом
в Жечь Посполитую для заключения мирного договора. Меж тем Желябужский,
стремясь выставить поляков "елико возможно виновными", самым скрупулез-
ным образом перечислил королю "всякие обиды, оскорбления и разорения,
принесенные России", вплоть до вовсе уж микроскопических инцидентов. Од-
нако о покушении на царя отчего-то ни словечком не заикнулся...
И, наконец, о якобы имевшем место погребении Сусанина в коломенском
Ипатьевском монастыре нет ни строчки в крайне подробных монастырских
хрониках, сохранившихся до нашего времени...
Столь дружное молчание объясняется просто - ничего этого не было. Ни
подвига Сусанина, ни пресловутого "покушения на царя", ни погребения ге-
роя в Ипатьевском монастыре. Неопровержимо установлено: в 1613 г. в при-
легающих к Костроме районах вообще не было "чертовых ляхов" - ни коро-
левских отрядов, ни "лисовчиков", ни единого интервента либо чужестран-
ного ловца удачи. Столь же неопровержимо доказано, что в то время, когда
на него якобы "покушались", юный царь Михаил вместе с матерью находился
в хорошо укрепленном, напоминавшем больше крепость Ипатьевском монастыре
близ Костромы, охраняемый сильным отрядом дворянской конницы, да и сама
Кострома была хорошо укреплена и полна русскими войсками. Для ма-
ло-мальски серьезной попытки захватить или убить царя понадобилась бы
целая армия, но ее не было ни поблизости от Костромы, ни вообще в приро-
де: поляки с литовцами сидели на зимних квартирах в соответствии с обы-
чаями того времени. По Руси, правда, в превеликом множестве бродили раз-
бойничьи ватаги: дезертиры из королевской армии, жаждавшие добычи аван-
тюристы, "воровские" казаки вкупе с "гулящими" русскими людьми. Однако
эти банды, озабоченные лишь добычей, даже спьяну не рискнули бы прибли-
зиться к укрепленной Костроме с ее мощным гарнизоном.
Вот об этих бандах и пойдет речь...
Единственный источник, из которого черпали сведения все последующие
историки и писатели, - жалованная грамота царя Михаила от 1619 г., по
просьбе матери выданная им крестьянину Костромского уезда села Домнино "
Богдашке" Собинину. И говорится там следующее: "Как мы, великий госу-
дарь, царь и великий князь Михаил Федорович всея Руси, в прошлом году
были на Костроме, и в те годы приходили в Костромскнй уезд польские и
литовские люди, а тестя его, Богдашкова, Ивана Сусанина литовские люди
изымали, и его пытали великими немерными муками, а пытали у него, где в
те поры мы, великий государь, царь и великий князь Михаил Федорович всея
Руси были, и он, Иван, ведая про нас, великого государя, где мы в те по-
ры были, терпя от тех польских и литовских людей немерные пытки, про
нас, великого государя, тем польским и литовским людям, где мы в те поры
были, не сказал, и польские и литовские люди замучили его до смерти".
Царская милость заключалась в том, что Богдану Собинину и его жене,
дочери Сусанина Антониде, пожаловали в вечное владение деревушку Коробо-
во, каковую на вечные времена освободили от всех без исключения налогов,
крепостной зависимости и воинской обязанности. Правда, уже в 1633 г.
права Антониды, успевшей к тому времени овдоветь, самым наглым образом
нарушил архимандрит Новоспасского монастыря - отчего-то он не считал
"привилегию" чересчур важной. А это весьма странно, если вспомнить, что
Антонида - дочь отважного героя, спасшего жизнь царю...
Антонида пожаловалась Михаилу. Тот урезонил архимандрита и выдал вдо-
ве новую "грамоту о заслугах" - но и в ней о подвиге Сусанина говорилось
точно теми же словами, что и в предыдущей. Исключительно о том, что Су-
санина "спрашивали", а он ничего не сказал злодеям. И только. Царь, пол-
ное впечатление, и понятия не имел о том, что на его особу покушались,
но Сусанин увел "воров" в болота...
И, кстати, в обеих грамотах черным по белому указано: "Мы, великий
государь, были на Костроме". То есть - за стенами могучей крепости, в
окружении многочисленного войска. Сусанин, собственно говоря, мог без
малейшего ущерба для венценосца выдать "литовским людям" этот секрет по-
лишинеля, ровным счетом ничего не менявший...
И еще одна загадка: почему "литовские люди" пытали о царе одного Су-
санина? Будь у врагов намерение добраться до царя, несмотря ни на что,
они обязательно пытали и мучили бы не одного-единственного мужичка, а
всех живущих в округе. Тогда и привилегии были бы даны не только
родственникам Сусанина, но и близким остальных потерпевших...
Однако о других жертвах налета на деревушку Домнино нигде не упомина-
ется ни словом. Кстати, в "записках" протоиерея села Домнино Алексея так
и написано: "...НАРОДНЫЕ ПРЕДАНИЯ, послужившие источниками для составле-
ния рассказа о Сусанине".
Выводы? Самая правдоподобная гипотеза такова: зимой 1613 г. на дере-
веньку Домнино напала шайка разбойников-то ли поляков, то ли литовцев,
то ли казаков (напомню, "казаками" тогда именовались едва ли не все "гу-
лящие" люди). Царь их не интересовал ничуть - а вот добыча интересовала
гораздо больше. В летописи о подобных налетах, крайне многочисленных в
те времена, сообщается так: "...казаки воруют, проезжих всяких людей по
дорогам и крестьян по деревням и селам бьют, грабят, пытают, жгут огнем,
ломают, до смерти побивают".
Одной из жертв грабителей - а возможно, единственной жертвой - как
раз и стал Иван Сусанин, живший, собственно, не в самой деревне, а "на
выселках", то есть в отдаленном хуторе. О том, что налетчики "пытали Су-
санина о царе" известно от одного-единственного источника - Богдана Со-
бинина...
Скорее всего, через несколько лет после смерти убитого разбойниками
тестя хитромудрый Богдан Собинин сообразил, как обернуть столь тяжелую
утрату к своей выгоде, и обратился к известной своим добрым сердцем ма-
тери царя Марфе Ивановне. Старушка, не вдаваясь в детали, растрогалась и
упросила сына освободить от податей родственников Сусанина. Подобных
примеров ее доброты в истории немало. В жалованной грамоте царя так и
говорится: "...по нашему царскому милосердию и по совет" и прошению ма-
тери нашей, государыни великой старицы инокини Марфы Ивановны". Извест-
но, что царь выдал множество таких грамот с формулировкой, ставшей пря-
мо-таки классической. "Во внимание к разорениям, понесенным в Смутное
время". Кто в 1619 году проводил бы тщательное расследование? Хитрец
Богдашка преподнес добросердечной инокине убедительно сочиненную сказоч-
ку, а венценосный ее сын по доброте душевной подмахнул жалованную грамо-
ту...
Поступок Богдашки полностью соответствовал тамошним нравам. Уклонение
от "тягла" - налогов и податей - в ту пору стало прямо-таки национальным
видом спорта. Летописцы оставили массу свидетельств об изобретательности
и хитроумии "податного народа": одни пытались "приписаться" к монастырс-
ким и боярским владениям, что значительно снимало размеры налогов, дру-
гие подкупали писцов, чтобы попасть в списки "льготников", третьи поп-
росту не платили, четвертые ударялись в побег, а пятые... как раз и до-
бивались льгот от царя, ссылаясь на любые заслуги перед престолом, какие
только можно было вспомнить или придумать. Власть, понятно, препятство-
вала этому "разгулу неплатежей", как могла, периодически устраивались
проверки и аннулирования "льготных грамот", но их оставляли на руках у
тех, кто пользовался "особыми" заслугами. Хитроумный Богдан Собиннн на-
верняка думал лишь о сиюминутной выгоде, вряд ли он предвидел, что в
последний раз привилегии его потомков (опять-таки "на вечные времена")
будет подтверждать Николай I в 1837 году. К тому времени версия о "под-
виге Сусанина" уже прочно утвердилась в школьных учебниках и трудах ис-
ториков.
Впрочем, далеко не во всех. Соловьев, например, считал, что Сусанина
замучили "не поляки и не литовцы, а казаки или вообще свои русские раз-
бойники". Он же после кропотливого изучения архивов и доказал, что ника-
ких регулярных войск интервентов в тот период поблизости от Костромы не
было. Н.И. Костомаров писал не менее решительно: "В истории Сусанина
достоверно только то, что этот крестьянин был одной из бесчисленных
жертв, погибших от разбойников, бродивших по России в Смутное время;
действительно ли он погиб за то, что не хотел сказать, где находится но-
воизбранный царь Михаил Федорович, - остается под сомнением..."
С 1862 г., когда была написана обширная работа Костомарова, посвящен-
ная мнимости "подвига Сусанина", эти сомнения перешли в уверенность -
никаких новых документов, подтвердивших бы легенду, не обнаружено. Что,
понятно, не зачеркивает ни красивых легенд, ни достоинств оперы "Жизнь
за царя". Еще одно Тоунипанди, только и всего...
Между прочим, некий прототип Сусанина все же существовал - на Украи-
не. И его подвиг, в отличие от Сусанина, подтвержден документальными
свидетельствами того времени. Когда в мае 1648 г. Богдан Хмельницкий
преследовал польское войско Потоцкого и Калиновского, южнорусский
крестьянин Микита Галаган вызвался пойти к отступавшим полякам проводни-
ком, но завел их в чащобы, задержав до прихода Хмельницкого, за что и
поплатился жизнью.
Вовсе уж откровенной трагикомедией выглядит другой факт. С приходом
Советской власти район, в который входило село Коробово, переименовали в
Сусанинский. В конце 20-х гг. районная газета сообщила, что первый сек-
ретарь Сусанинского райкома ВКП(б) заблудился и утонул в болоте. Впро-
чем, времена были суровые, шла коллективизация, и мужички могли попросту
подмогнуть товарищу секретарю нырнуть поглубже...
А если серьезно, укоренившаяся легенда о "спасителе царя Сусанине"
явственно отдает некой извращенностью. Очень многие слыхом не слыхивали
о реальных борцах с интервентами, немало сделавших для России, - о Про-
копии II Захаре Ляпуновых, Михаиле Скопине-Шуйском. Зато о мифическом
"спасителе царя" наслышан каждый второй, не считая каждого первого.
Воля ваша, в таком положении дел есть нечто извращенное.

А. А. Бушков